Неточные совпадения
Сверх того, она
написала несколько
романов, из которых
в одном, под названием «Скиталица Доротея», изобразила себя
в наилучшем свете.
Я помню, что
в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ни минуты.
Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил по комнате; потом сел и открыл
роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были «Шотландские пуритане»; я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом… Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..
Вот тебе и драма, любезный Борис Павлович: годится ли
в твой
роман?
Пишешь ли ты его? Если
пишешь, то сократи эту драму
в двух следующих словах. Вот тебе ключ, или «le mot de l’enigme», [ключ к загадке (фр.).] — как говорят здесь русские люди, притворяющиеся не умеющими говорить по-русски и воображающие, что говорят по-французски.
Он умерил шаг, вдумываясь
в ткань
романа,
в фабулу,
в постановку характера Веры,
в психологическую, еще пока закрытую задачу…
в обстановку,
в аксессуары; задумчиво сел и положил руки с локтями на стол и на них голову. Потом поцарапал сухим пером по бумаге, лениво обмакнул его
в чернила и еще ленивее
написал в новую строку, после слов «Глава I...
Ему пришла
в голову прежняя мысль «
писать скуку»: «Ведь жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит
в самой жизни, как лежат
в природе безбрежные пески, нагота и скудость пустынь, то и скука может и должна быть предметом мысли, анализа, пера или кисти, как одна из сторон жизни: что ж, пойду, и среди моего
романа вставлю широкую и туманную страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись
в меня, будут красками и колоритом… картина будет верна…»
Между тем
писать выучился Райский быстро, читал со страстью историю, эпопею,
роман, басню, выпрашивал, где мог, книги, но с фактами, а умозрений не любил, как вообще всего, что увлекало его из мира фантазии
в мир действительный.
А вся сила, весь интерес и твой собственный
роман —
в Вере: одну ее и
пиши!
— Не
пиши, пожалуйста, только этой мелочи и дряни, что и без
романа на всяком шагу
в глаза лезет.
В современной литературе всякого червяка, всякого мужика, бабу — всё
в роман суют… Возьми-ка предмет из истории, воображение у тебя живое,
пишешь ты бойко. Помнишь, о древней Руси ты
писал!.. А то далась современная жизнь!.. муравейник, мышиная возня: дело ли это искусства!.. Это газетная литература!
Когда она обращала к нему простой вопрос, он, едва взглянув на нее, дружески отвечал ей и затем продолжал свой разговор с Марфенькой, с бабушкой или молчал, рисовал,
писал заметки
в роман.
— Послушай, Райский, сколько я тут понимаю, надо тебе бросить прежде не живопись, а Софью, и не делать
романов, если хочешь
писать их… Лучше
пиши по утрам
роман, а вечером играй
в карты: по маленькой,
в коммерческую… это не раздражает…
Он остановился над вопросом: во скольких частях? «Один том — это не
роман, а повесть, — думал он. —
В двух или трех:
в трех — пожалуй, года три пропишешь! Нет, — довольно — двух!» И он
написал: «
Роман в двух частях».
Прошел май. Надо было уехать куда-нибудь, спасаться от полярного петербургского лета. Но куда? Райскому было все равно. Он делал разные проекты, не останавливаясь ни на одном: хотел съездить
в Финляндию, но отложил и решил поселиться
в уединении на Парголовских озерах,
писать роман. Отложил и это и собрался не шутя с Пахотиными
в рязанское имение. Но они изменили намерение и остались
в городе.
«А отчего у меня до сих пор нет ее портрета кистью? — вдруг спросил он себя, тогда как он, с первой же встречи с Марфенькой, передал полотну ее черты, под влиянием первых впечатлений, и черты эти вышли говорящи, „
в портрете есть правда, жизнь, верность во всем… кроме плеча и рук“, — думал он. А портрета Веры нет; ужели он уедет без него!.. Теперь ничто не мешает, страсти у него нет, она его не убегает… Имея портрет, легче
писать и
роман: перед глазами будет она, как живая…
Жаль, что ей понадобилась комедия,
в которой нужны и начало и конец, и завязка и развязка, а если б она
писала роман, то, может быть, и не бросила бы.
Тогда Борис приступил к историческому
роману,
написал несколько глав и прочел также
в кружке. Товарищи стали уважать его, «как надежду», ходили с ним толпой.
Жена его, Вера Иосифовна, худощавая, миловидная дама
в pince-nez,
писала повести и
романы и охотно читала их вслух своим гостям.
— Ах ты, цыпка, баловница… — нежно пробормотал Иван Петрович и поцеловал ее
в лоб. — Вы очень кстати пожаловали, — обратился он опять к гостю, — моя благоверная
написала большинский
роман и сегодня будет читать его вслух.
Но придется и про него
написать предисловие, по крайней мере чтобы разъяснить предварительно один очень странный пункт, именно: будущего героя моего я принужден представить читателям с первой сцены его
романа в ряске послушника.
В. был лет десять старше нас и удивлял нас своими практическими заметками, своим знанием политических дел, своим французским красноречием и горячностью своего либерализма. Он знал так много и так подробно, рассказывал так мило и так плавно; мнения его были так твердо очерчены, на все был ответ, совет, разрешение. Читал он всё — новые
романы, трактаты, журналы, стихи и, сверх того, сильно занимался зоологией,
писал проекты для князя и составлял планы для детских книг.
В то время как я посещал Яму, А. Белый
писал свой
роман «Серебряный голубь»,
в котором он описывал мистическую народную секту, родственную хлыстовству.
Я очень ценил его
романы «Серебряный голубь» и «Петербург»,
написал о них две статьи,
в которых даже преувеличил их качества.
О них только
в романах пишут, на деле же их нет совсем.
Он выслушал меня с большим вниманием, и вот что он сказал буквально: «Не обижайтесь, Платонов, если я вам скажу, что нет почти ни одного человека из встречаемых мною
в жизни, который не совал бы мне тем для
романов и повестей или не учил бы меня, о чем надо
писать.
— Потому что еще покойная Сталь [Сталь Анна (1766—1817) — французская писательница, автор
романов «Дельфина» и «Коринна или Италия». Жила некоторое время
в России, о которой
пишет в книге «Десять лет изгнания».] говаривала, что она много знала женщин, у которых не было ни одного любовника, но не знала ни одной, у которой был бы всего один любовник.
Они — муравьи, трутни, а ты — их наблюдатель и описатель; ты срисуешь с них картину и дашь ее нам и потомству, чтобы научить и вразумить нас тем, — вот ты что такое, и, пожалуйста,
пиши мне письма именно
в такой любезной тебе форме и практикуйся
в ней для нового твоего
романа.
— Слушаю-с! — отвечал Иван и, будучи все-таки очень доволен милостями барина, решился
в мыслях еще усерднее служить ему, и когда они возвратились домой, Вихров, по обыкновению, сел
в кабинете
писать свой
роман, а Иван уселся
в лакейской и старательнейшим образом принялся приводить
в порядок разные охотничьи принадлежности: протер и прочистил ружья, зарядил их, стал потом починивать патронташ.
Встреть моего писателя такой успех
в пору его более молодую, он бы сильно его порадовал; но теперь, после стольких лет почти беспрерывных душевных страданий, он как бы отупел ко всему — и удовольствие свое выразил только тем, что принялся сейчас же за свой вновь начатый
роман и стал его
писать с необыкновенной быстротой; а чтобы освежаться от умственной работы, он придумал ходить за охотой — и это на него благотворно действовало: после каждой такой прогулки он возвращался домой здоровый, покойный и почти счастливый.
С Вихровым продолжалось тоскливое и бессмысленное состояние духа. Чтобы занять себя чем-нибудь, он начал почитывать кой-какие
романы. Почти во все время университетского учения замолкнувшая способность фантазии — и
в нем самом вдруг начала работать, и ему вдруг захотелось что-нибудь
написать: дум, чувств, образов
в голове довольно накопилось, и он сел и начал
писать…
«Милый друг, —
писал он, — я согрешил, каюсь перед вами: я
написал роман в весьма несимпатичном для вас направлении; но, видит бог, я его не выдумал; мне его дала и нарезала им глаза наша русская жизнь; я
пишу за женщину, и три типа были у меня, над которыми я производил свои опыты.
— Если он
написал в своем
романе про какую-нибудь другую женщину, я его задушу! — сказала с улыбкой Фатеева.
— Потому что вы описываете жизнь, которой еще не знаете; вы можете
написать теперь сочинение из книг, — наконец, описать ваши собственные ощущения, — но никак не
роман и не повесть! На меня, признаюсь, ваше произведение сделало очень, очень неприятное впечатление;
в нем выразилась или весьма дурно направленная фантазия, если вы все выдумали, что
писали… А если же нет, то это, с другой стороны, дурно рекомендует вашу нравственность!
— Не изменились; все
роман пишу; да тяжело, не дается. Вдохновение выдохлось. Сплеча-то и можно бы
написать, пожалуй, и занимательно бы вышло; да хорошую идею жаль портить. Эта из любимых. А к сроку непременно надо
в журнал. Я даже думаю бросить
роман и придумать повесть поскорее, так, что-нибудь легонькое и грациозное и отнюдь без мрачного направления… Это уж отнюдь… Все должны веселиться и радоваться!..
Все это утро я возился с своими бумагами, разбирая их и приводя
в порядок. За неимением портфеля я перевез их
в подушечной наволочке; все это скомкалось и перемешалось. Потом я засел
писать. Я все еще
писал тогда мой большой
роман; но дело опять повалилось из рук; не тем была полна голова…
— Ты только испишешься, Ваня, — говорит она мне, — изнасилуешь себя и испишешься; а кроме того, и здоровье погубишь. Вон С***, тот
в два года по одной повести
пишет, а N*
в десять лет всего только один
роман написал. Зато как у них отчеканено, отделано! Ни одной небрежности не найдешь.
В то время, именно год назад, я еще сотрудничал по журналам,
писал статейки и твердо верил, что мне удастся
написать какую-нибудь большую, хорошую вещь. Я сидел тогда за большим
романом; но дело все-таки кончилось тем, что я — вот засел теперь
в больнице и, кажется, скоро умру. А коли скоро умру, то к чему бы, кажется, и
писать записки?
Полина поняла его очень хорошо и тотчас же
написала к Петру Михайлычу записку,
в которой очень любезно приглашала его с его милой дочерью посетить их вечером, поясняя, что их общий знакомый, m-r Калинович, обещался у них читать свой прекрасный
роман, и потому они, вероятно, не откажутся разделить с ними удовольствие слышать его чтение.
— Как, я думаю, трудно сочинять — я часто об этом думаю, — сказала Полина. — Когда, судя по себе, письма иногда не
в состоянии
написать, а тут надобно сочинить целый
роман!
В это время, я полагаю, ни о чем другом не надобно думать, а то сейчас потеряешь нить мыслей и рассеешься.
— А сколько таких
романов вы можете
написать в год? — продолжал князь.
А.М. Пазухин
писал непрерывно, круглый год, два фельетона-романа
в неделю, а
в тексте еще сценки.
Она долго работала после «Новостей дня»
в «Московском листке»,
писала маленькие фельетончики и
романы под псевдонимом «Синее домино».
— Вчера мне исправник Афанасьев дал. Был я у него
в уездном полицейском управлении, а он мне его по секрету и дал. Тут за несколько лет собраны протоколы и вся переписка о разбойнике Чуркине. Я буду о нем
роман писать. Тут все его похождения, а ты съезди
в Гуслицы и сделай описание местностей, где он орудовал. Разузнай, где он бывал, трактиры опиши, дороги, притоны…
В Законорье у него домишко был, подробнее собери сведения. Я тебе к становому карточку от исправника дам, к нему и поедешь.
Юлия Михайловна даже с каким-то испугом отобрала всю работу, только лишь узнала о ней, и заперла к себе
в ящик; взамен того позволила ему
писать роман, но потихоньку.
— Я не про Шигалева сказал, что вздор, — промямлил Верховенский. — Видите, господа, — приподнял он капельку глаза, — по-моему, все эти книги, Фурье, Кабеты, все эти «права на работу», шигалевщина — всё это вроде
романов, которых можно
написать сто тысяч. Эстетическое препровождение времени. Я понимаю, что вам здесь
в городишке скучно, вы и бросаетесь на писаную бумагу.
— Слушай, друг! — поспешил поправиться Глумов, — ведь это такой сюжет, что из него целый
роман выкроить можно. Я и заглавие придумал:"Плоды подчиненного распутства, или Смерть двух начальников и вызванное оною мероприятие со стороны третьего".
Написать да фельетонцем
в"Красе Демидрона"и пустить… а? как ты думаешь, хозяева твои примут?
Да и не мудрено! этот процесс, во времена уны, велся с таким же захватывающим интересом, с каким нынче читается фёльетонный
роман,
в котором автор, вместо того чтоб сразу увенчать взаимное вожделение героев, на самом патетическом месте ставит точку и
пишет: продолжение впредь.
Я не хочу, чтобы мне Термосесов мог
написать что-нибудь вроде того, что
в умном
романе „Живая душа“ умная Маша
написала своему жениху, который жил
в хорошем доме и пил чай из серебряного самовара.
— Я тоже не читал. Я не читаю пустяков.
В повестях и
романах все глупости
пишут.
Алексей Степаныч, много наслышавшись об Аничкове, вздумал
написать витиевато, позаимствовался из какого-нибудь тогдашнего
романа и
написал две страницы таких фраз, от которых, при других обстоятельствах, Софья Николавна расхохоталась бы, но теперь… кровь бросилась ей
в голову, и потом слезы хлынули из глаз.
Это совершенно особенное чувство: ведь ничего дурного нет
в том, что человек сидит и
пишет роман, ничего нет дурного и
в том, что он может
написать неудачную вещь, — от неудач не гарантированы и опытные писатели, — и все-таки являлось какое-то нехорошее и тяжелое чувство малодушия.
Одним словом, мне приходилось
писать так, как будто это был первый
роман в свете и до меня еще никто не
написал ничего похожего на
роман.